А дело, было, помнится, в Берлине, на одной из «штрассе» ихней.
Старик вспоминал: - В апреле как сейчас помню, дело – то было. Скоро войне конец, а тут вон, как назло, немочки – красавицы… Уй!.. И весна стаяла, такая, ажно дух захватывало, мать честная!..
А дивизия где служил – воевал старик, была рассредоточена, как – то так получилось, по всему Берлину. Шли уличные бои, фрицы сражались за каждый дом, каждый уголок города, зубами цеплялись!.. А он, только, только выписавшийся из госпиталя, возвращался в родную дивизию, и тут на тебе, наскочил, выражаясь его языком на, те самые, злополучные танки!
Спрятавшись сразу в укрытие, молодой ещё тогда боец Михеев, выцеливал на глазок, что тут можно предпринять, сделать – то? Ну, имелось у него кое чего из гранат, пару «лимонок», ППШ конечно тоже наличествовал.
Колонна немецкая шла медленно, осторожно, опасаясь каждого шороха…
Боец не долго думая, подорвал вначале головную машину, затем увёртываясь от пуль противника, замыкающую, а на последок – среднюю. Затем вновь контузия, беспамятство, и снова госпиталь, лечение. И вот, приезд маршала Рокоссовского в гости в госпиталь, ну, и вручение наград!..
Да, кстати, попутно замечу, что орденов и медалей было у Михеева не малое количество - как говорится, целый иконостас!
Старик не любил рассказывать о войне, да и ордена свои надевал только раз в году, на день победы, 9 мая.
Дед Михеев любил очень по субботам баньку протопить, да попариться от души. Смыть грехи тяжкие, да раны свои обмыть, прогреть, как следует.
А банька у старика была знатная, рубленная собственными руками, потому как для себя ставил, старался, под свой рост не малый!..
И вот как – то к вечеру поближе, зовёт он к себе соседа, дружка своего фронтового Кузьму Козлова, попариться, да потолковать про жизнь их нелёгкую.
- Э, хе, хе, здорова, буйна голова!.. И чё говоришь, не обманули енти – то которые из городу – то, а? Чё, привезли, чё ли, чё обещали – то? – протирая слезящиеся глазки, пропел гнусаво Кузя.
- Ак чё, вона, в избе, цельный ящик, язви тя… - похохатывал довольно Михей, - Так что, паря, зря мы на молодёжь – то врём, зря… Ну, что плохие они у нас, внуки – то наши, правнуки… Не, братец, раз слово держать могут, стало быть и остальное при них. – толковал Михеев, подкладывая дровишек в топку печки. - Не вся она у нас пивом, да ентой заразой наркотной порченная, храни их Господь Бог! А значится и землю есть на кого оставить, кормилицу – то нашу русскую! – заключил старик.
- Ха – ха, эк чё хватил!? – посматривал озорно Кузя, - Как замполит прим - таки Егоров наш, перед боем!.. Ну, да, да, ладно… Прав ты, прав конечно Михей, я ж и не спорю. Ты вот чё лучше, слышь ты, таши – кА ентого своего фрицевского, чё жмёшься – то, таши давай. Вспомним какая она на скус – то была, а то… забыли уж, поди… потом и обмоемся, ась?
Ну, понятное дело, сообразили старики, тюкнули по маленькой, пока банька – то протапливалась, перекурили малёхо, и всё это, знаете ли как – то так втихомолочку. Крякнули, повторили, покурили…
- Ну, и чё, то чи не то – покосился на дружка своего дед Михей.
- Дык чё – то… пробрало ни пробрало… чё – то не понял покедова. Не до понял ишо. – прошлёпал морщинистыми губами Кузя.
- Дык и у меня тоже как – то… это… не захорошело пока. – согласился Михеев. Короче, одним словом, усугубили старики мои, поллитровку минут за пятнадцать – двадцать. И только потом заулыбались довольно.
- То самое, она родимая!.. – посмеивались старики друг другу.
- Сон я ныне, Кузя видал. – невесело как – то заговорил Михей. – Про эту… про паразитку – то нашу окаянную.
Будто, слышь, вижу светёлку свою. Ну, в хате – то. Я – то сам, понятное дело, сплю, но, вот подишь ты, вижу как – то, и всё тут. – скручивая козью ножку, говорил Михей.
- Ну, вот, стало быть… И значится, будто вижу, говорю, самого себя спящего, со стороны. А на супротив меня, кто б ты думаешь, сидит? – чиркнув спичкой, спрашивает рассказчик.
- А кто его знает, не ведаю… - глупо хихикнув, поёжился, однако, передёрнув плечами Кузьма.
- Сестрица наша милосердия Тамарушка. – покуривая говорил неторопливо старик.